В кафе «Гаража» мальчик лет пяти в серой футболке и синих ботиночках бежит к маме с криком: «Мама, всё будет хорошо. Я узнавал. Мне сделают пюре». Катарсис.

Мама всегда говорит мне «Поступай с другими так, как ты хочешь, чтобы поступали с тобой». Бездумное следование этому принципу может обернуться воистину страшными последствиями. Короче, мам, добавляй, пожалуйста, что никогда нельзя влюбляться в друзей.

Осенью здорово просыпаться рано, брать тёплый чай в пластиковой бутылке, томик Бродского, идти на лестницу около футбольной коробки и читать «Шествие».

Читатель мой, я надоел давно.
Но все же посоветую одно:
когда придёт октябрь — уходи,
по сторонам презрительно гляди,
кого угодно можешь целовать,
обманывать, любить и блядовать,
до омерзенья, до безумья пить,
но в октябре не начинай любить.

Нет, Бродский не прав. Влюбиться в октябре — самое прекрасное, что может только произойти.

Пепельно-серое октябрьское московское небо. Валит снег. Его столько, что просто хоронит заживо. В такие моменты понимаешь, что идеального текста не существует, как не существует идеальной грусти.

Смотрю в окно. Снег танцует, падает вниз и налипает на здания. Окна на высотке кровят светом. Вентиляционная шахта соседнего дома похожа на тролля. Люди словно пингвины толпятся на остановке в ожидании рейсовых ржавых снегоходов. Списанный «Буран» сиротливо притаился на задворках «Москва-сити». Около него стоит белый фургон. Обычно в таких тайно перевозят миллионы наркомафии из одного хранилища в другое. Офисные работники зябко кутаются в пальто и ищут тепло. Хорошо, что в Москве на каждые сто метров приходится по кофейне.

Подражание Мураками

Однажды ты вдруг становишься «мужчиной без женщины». Этот день настаёт внезапно, без малейшего предупреждения, без подсказки, без звонка, без предчувствия, без стука, не откашлявшись. Ты просыпаешься утром, выходишь из дома, поворачиваешь за угол и понимаешь, что ты уже всё. А вернуться невозможно. Там, за поворотом, остался целый мир. Сначала тебе жаль, а потом нет. И каждый шаг теперь делает тебя ближе к зиме.

Как бы там ни было, я мысленно молюсь, чтобы у меня хватило сил рано или поздно начать всё сначала.

Питер — ночь, приятная музыка, старинная с шишечками люстра под потолком. Полумесяц тускло просвечивает сквозь окно. Питер соткан из пятен фар машин и отражений рек. Питер тусклый, унылый и промозглый город, и он прекрасен. Я вдыхаю поглубже — воздух холодный, влажный и терпкий, с запахом чаек, моря и одинокого Лахта-центра. Это если не рай, то его предверие точно.

Пара по философии закончилась. Сокурсники, как маленькие ежи, начали разбредаться в разные стороны. Двадцать минут перемены кажутся им вечностью. Они встают с мест и проходят мимо меня на крейсерской скорости, с устремлённым в горизонт взглядом. Часть уходит в коридор, часть уходит в Макдональдс, часть — просто уходит куда-то. А я остаюсь.

Ощущение, словно я в затонувшей подводной лодке по которой, при этом стреляют прямой наводкой

Заборы около «Киевской» похожи на палочки в прописях первоклассника.

Вышка, учёба, друзья, пиццерии, лекции, семинары, Корзун и Сенько закружили и не отпускают. Их подход чем-то напоминает методы торговцев наркотиками: «Ну-ка попробуй бесплатно вот эти инструменты для статьи... А теперь саму статью... Классно, не правда, ли? Знаешь, а ты можешь сам написать нечто подобное…».

Выплывать из этого круговорота не хочется. Я в реке. Пусть река сама несёт меня.